"Антихрист", Триер: Самое что ни на есть зло
Все большие картины, все самые сильные полотна -- портреты зла, тщательные его исследования. Кира Муратова, Ханеке. Да даже Прошкин со своим "Чудом". Триера поставили на ММКФ замыкающим этот пионерский отряд.
Триер, как известно, широко задекларировал последние два года как годы полной депрессии, когда не мог решить выпить ему чаю или не выпить, лежал себе и лежал. Выйти из депрессии, видимо, он решил путем искусства, а заодно и сняв в кино одной из линий рассказ о "пользе" психотерапии: всем лучше застрелиться сразу, чем лечиться, а то потом пойдут говорящие собачки.
Как известно, критики фильм не приняли. У нас тоже сделали попытку не принять, но укоризненный голос неизвестного русского человека -- "Смотрите не описайтесь от смеха!" -- не только не оборвал смешочки, но и вызвал овации. Триера поставил под сомнение и кинотеатр "Художественный", забитый прессой.
Если пользоваться формулой "такой художник не может снять говно", а посмотреть на, так сказать, мэсседж, что получается. Во-первых, зло интереснее, оно колоритнее, с ним работать любопытнее. Но есть и изнанка. Зло тоже любит торжественность, оно не выносит особенно смеха над ним. Это над добром можно поржать и поглумиться, а зло, оно хочет серьезность. А когда собачка вдруг повернулась и говорит, оно как-то несерьезно, товарищи.
Так, что ж я опять про собачку. По существу.
С самых первых кадров Триер показывает чудовищные вещи -- как они прекрасны. Он устраивает тончайшую живопись из сцены гибели ребенка. Он разыгрывает под какого-то там Баха сцену падения младенца с окна -- пока родители трахались, с первых секунд крупно показывая члены Триер сообщает, что будет порно, не нужно этого бояться и оно будет жесткое. Все прекрасно в этом мире -- и как сочленяются красивые люди Шарлотта Гензбур и Уильям Дефо, и как падают -- и снег, и младенец.
После смерти ребенка у матери "нетипичная" скорбь -- бьется от боли головой об унитаз и одержима сексом. Триер использует форму триллера -- нарастает саспенс от окружающей пустоты, от звуков, от рычащей музыки и от названия фильма тоже. Где ж этот самый, все думаешь.
Оказывается, что героиня боится. боится леса, а даже не леса, а своей конкретной дачи под названием "Эдем". Они приезжают на дачу -- Триер рисует очень красивые полотна лесной гущи, трав, крон. Он вообще мастерски работает с пространством -- оно согласно логике триллера начинает пугать. Ветер, коренья, сухие деревья -- во всем может скрываться зло и зритель вместе с героями смотрит на лес с ужасом и подозрением. Музыка напоминает рык дьявола. То мошки какие-то облепили руку, выпростанную во сне за окно, то желуди тарабанят по крыше. Все это страшно, реально страшно. И красиво.
За что я люблю Триера -- за то, что он рисует картинки. Не проповедует всухую -- на ерундовом материале, роскошествует красками как Караваджо или Тинторетто.
Жена все больше бросается на мужа -- то насиловать, то и просто ударить. Когда она говорит о желудях, упоминает -- природа -- храм сатаны. Теперь зритель понимает: природа -- зло, там он таится, гад, в природе человеческой и шире -- тварной -- все зло. Прекрасны прозрачны картины -- вот девушка идет по траве, ложится в траву, сливается с травой. Прекрасно, тонко, инфернально.
Она говорит: желуди на крыше умирают, это плач обреченных на смерть, а могли бы прорасти и жить. Все прекрасное -- уродливо на самом деле и наоборот, декларирует Шарлотта, а с нею и Триер. Он нам подсовывает гностическую ересь -- что не бог сотворил мир и что наши представления о прекрасном -- изнанка, зеркало, а все не так.
После таких деклараций и муж кукукнулся. Видения пошли. В природе он видит символы. Оленихе с мертвым волочащимся сзади плодом, орла, раздирающего птенца. А потом, в папоротнике находит лисицу с обглоданными ребрами.
А лисичка поворачивается к нему и говорит человеческим голосом: "ТОВАРИЩ, КАК ПРОЙТИ В БИБЛИОТЕКУ?"
( Collapse )
Психотерапевт, кстати, выжил. Но не без галюников: лисичка ему хвостиком напослед помахала.
Триер, как известно, широко задекларировал последние два года как годы полной депрессии, когда не мог решить выпить ему чаю или не выпить, лежал себе и лежал. Выйти из депрессии, видимо, он решил путем искусства, а заодно и сняв в кино одной из линий рассказ о "пользе" психотерапии: всем лучше застрелиться сразу, чем лечиться, а то потом пойдут говорящие собачки.
Как известно, критики фильм не приняли. У нас тоже сделали попытку не принять, но укоризненный голос неизвестного русского человека -- "Смотрите не описайтесь от смеха!" -- не только не оборвал смешочки, но и вызвал овации. Триера поставил под сомнение и кинотеатр "Художественный", забитый прессой.
Если пользоваться формулой "такой художник не может снять говно", а посмотреть на, так сказать, мэсседж, что получается. Во-первых, зло интереснее, оно колоритнее, с ним работать любопытнее. Но есть и изнанка. Зло тоже любит торжественность, оно не выносит особенно смеха над ним. Это над добром можно поржать и поглумиться, а зло, оно хочет серьезность. А когда собачка вдруг повернулась и говорит, оно как-то несерьезно, товарищи.
Так, что ж я опять про собачку. По существу.
С самых первых кадров Триер показывает чудовищные вещи -- как они прекрасны. Он устраивает тончайшую живопись из сцены гибели ребенка. Он разыгрывает под какого-то там Баха сцену падения младенца с окна -- пока родители трахались, с первых секунд крупно показывая члены Триер сообщает, что будет порно, не нужно этого бояться и оно будет жесткое. Все прекрасно в этом мире -- и как сочленяются красивые люди Шарлотта Гензбур и Уильям Дефо, и как падают -- и снег, и младенец.
После смерти ребенка у матери "нетипичная" скорбь -- бьется от боли головой об унитаз и одержима сексом. Триер использует форму триллера -- нарастает саспенс от окружающей пустоты, от звуков, от рычащей музыки и от названия фильма тоже. Где ж этот самый, все думаешь.
Оказывается, что героиня боится. боится леса, а даже не леса, а своей конкретной дачи под названием "Эдем". Они приезжают на дачу -- Триер рисует очень красивые полотна лесной гущи, трав, крон. Он вообще мастерски работает с пространством -- оно согласно логике триллера начинает пугать. Ветер, коренья, сухие деревья -- во всем может скрываться зло и зритель вместе с героями смотрит на лес с ужасом и подозрением. Музыка напоминает рык дьявола. То мошки какие-то облепили руку, выпростанную во сне за окно, то желуди тарабанят по крыше. Все это страшно, реально страшно. И красиво.
За что я люблю Триера -- за то, что он рисует картинки. Не проповедует всухую -- на ерундовом материале, роскошествует красками как Караваджо или Тинторетто.
Жена все больше бросается на мужа -- то насиловать, то и просто ударить. Когда она говорит о желудях, упоминает -- природа -- храм сатаны. Теперь зритель понимает: природа -- зло, там он таится, гад, в природе человеческой и шире -- тварной -- все зло. Прекрасны прозрачны картины -- вот девушка идет по траве, ложится в траву, сливается с травой. Прекрасно, тонко, инфернально.
Она говорит: желуди на крыше умирают, это плач обреченных на смерть, а могли бы прорасти и жить. Все прекрасное -- уродливо на самом деле и наоборот, декларирует Шарлотта, а с нею и Триер. Он нам подсовывает гностическую ересь -- что не бог сотворил мир и что наши представления о прекрасном -- изнанка, зеркало, а все не так.
После таких деклараций и муж кукукнулся. Видения пошли. В природе он видит символы. Оленихе с мертвым волочащимся сзади плодом, орла, раздирающего птенца. А потом, в папоротнике находит лисицу с обглоданными ребрами.
А лисичка поворачивается к нему и говорит человеческим голосом: "ТОВАРИЩ, КАК ПРОЙТИ В БИБЛИОТЕКУ?"
( Collapse )
Психотерапевт, кстати, выжил. Но не без галюников: лисичка ему хвостиком напослед помахала.